АРХИВ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ            




 

 

Булат Окуджава


В карете прошлого

1

В карету прошлого сажусь. Друзья в восторге.  
Окрестный люд весь двор заполонил.  
Тюльпаны в гривах вороной четверки,  
и розу кучер к шляпе прицепил.  
С улыбкою я слышу из-за шторки  
ликующий шумок скороговорки...  
Не понимаю: чем я угодил?  
Как будто хлынул свет во все каморки,  
которыми кишат еще задворки,  
как прошлого неповторимый жест...  
Не понимаю сути сих торжеств. 

2


Я что хочу? В минувший век пробраться.  
Быть может, там -- секреты бытия,  
что так бездарно в канувшем таятся  
и без которых нынче жалок я.  
Вот и рискую. А куда деваться?  
И обойдусь, такое может статься,  
без ваших правд и вашего вранья.  
Как просто все! Чего же тут бояться?  
И визы ведь не нужно добиваться,  
и всяких циркуляров и словес,  
пожалованных будто бы с небес. 

3


Мы трогаемся. Тут же ироничный,  
глумливый хор арбатский слышен вслед.  
Как понимать? На мне костюм приличный,  
не под судом, долгов как будто нет.  
Я здесь рожден, я баловень столичный,  
к мытарствам и к хуле давно привычный...  
Не понимаю, чем я застю свет?  
Кому мешает мой поступок личный?  
Чей шепоток несется фанатичный,  
что мне, мол, не уехать далеко?..  
Не понимаю: едется легко. 

4


Откинувшись, я еду по бульварам,  
Пречистенке, Никитской и Сенной.  
Вот дворник с запотевшим самоваром,  
а вот субботний митинг у пивной,  
где некто норовит надраться даром.  
Его городовой порочит с жаром,  
а барышня обходит стороной.  
Попахивает анекдотцем старым  
с папашей-недотепой и гусаром...  
И в этот водевильный ералаш  
въезжает мой стерильный экипаж. 

5


Стоит июль безветренный и знойный,  
на козлах кучер головой поник,  
Мясницкою плетется скот убойный  
(народ не только баснями велик).  
Виновного в тюрьму ведет конвойный,  
и оба лучшей участи достойны,  
но каждый к этой участи привык.  
Прошла война, грядут другие войны,  
их воспевает бардов хор нестройный,  
героев прославляя имена  
все те же, что и в наши времена. 

6


Минувшее мне мнится водевильным,  
крикливым, как пасхальное яйцо,  
под ярмарочным гримом, под обильным,  
лубочное блестит его лицо.  
Потряхивая бутафорским, пыльным  
отрепьем то военным, то цивильным,  
комедиант взбегает на крыльцо  
и голосом глухим и замогильным  
с каким-то придыханием бессильным  
вещает вздор, сивухою томим...  
Минувшее мне видится таким. 

7


И все-таки я навзничь пораженным  
не падаю. Не проявляю прыть.  
На всем пути, в былое протяженном,  
Америки, я вижу, не открыть.  
И не каким-то городским пижоном,  
а путником, в раздумья погруженным,  
я продолжаю потихоньку плыть,  
все тем же завсегдатаем прожженным,  
картинками из быта окруженным...  
Кого-то, знать, их правда потрясла,  
но не меня. Я не из их числа. 

8


И вижу: ба, знакомые все лица  
и речи, и грехи из года в год!  
В одежке, может, малая крупица  
нас различает -- прочее не в счет.  
Так стоило ли в даль сию тащиться,  
чтоб выведать, в чем разница таится?  
Уж эта ловля блох из года в год!..  
Куда течешь, ленивая столица?  
Успел уже и кучер притомиться:  
он в этом разбирается весьма,  
хоть не учил ни счета, ни письма. 

9


Отбив бока и с привкусом отравы  
во рту, я поздно начал понимать:  
для поисков мифической державы  
вояжи ни к чему предпринимать:  
итоги их, как водится, лукавы,  
а за пределы выходить заставы --  
ну разве что суставы поразмять.  
Дворовые пророчества, вы правы:  
я жертвой пал совсем пустой забавы,  
с которой с детства кем-то связан был...  
Движение я переоценил! 

10


"Дай Бог", -- я говорил и клялся Богом,  
"Бог с ним", -- врагу прощая, говорил  
так, буднично и невысоким слогом,  
так, между дел, без неба и без крыл.  
Я был воспитан в атеизме строгом.  
Перед церковным не вздыхал порогом,  
но то, что я в вояже том открыл,  
скитаясь по минувшего дорогам,  
заставило подумать вдруг о многом.  
Не лишним был раздумий тех итог:  
пусть Бога нет, но что же значит Бог? 

11


Гармония материи и духа?  
Слияние мечты и бытия?  
Пока во мне все это зреет глухо,  
я глух и нем, и неразумен я.  
Лишь шум толпы влетает в оба уха.  
И как тут быть? Несовершенство слуха?  
А прозорливость гордая моя?  
Как шепоток, когда в гортани сухо,  
как в просторечьи говорят: "непруха"...  
А Бог, на все взирающий в тиши, --  
гармония пространства и души. 

12


Скорей назад, покуда вечер поздний  
движенья моего не перекрыл!  
И там и здесь -- одни и те же козни,  
добро и зло, и пагубность чернил,  
кровавой сечи шум и запах розни,  
хотя неумолимей и серьезней,  
но тот же, тот же, что и прежде был...  
И всякий день, то знойный, то морозный,  
нам предстает судьбою нашей грозной.  
История нам кажется дурной.  
А сами мы?.. А кто тому виной?.. 

13


И в наши дни, да и в минувшем веке,  
как это парадоксом ни зови,  
все те же страсти бьются в человеке:  
в его мозгу, и в жестах, и в крови.  
Всех нас ведет путеводитель некий,  
он сам приподымает наши веки,  
и нас сжигает то огонь любви,  
а то страданье о родимом бреге,  
то слепота от сытости и неги...  
А то вдруг распояшется толпа,  
откинув чубчик праздничный со лба. 

14


...Чем тягостней кареты продвиженье,  
тем кажется напраснее езда.  
Печально распалять воображенье,  
но расслаблять не стоит повода.  
Крушение надежд -- не пораженье,  
и наших лиц святое выраженье,  
авось, не исказится от стыда.  
Стакан вина снимает напряженье...  
Как сладостно к пенатам возвращенье!  
Да не покинем дома своего,  
чтоб с нами не случилось ничего.

1996

Версия для печати