АРХИВ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ            




 

 

Булат Окуджава


Собачка

(По мотивам М. Булгакова)

Мой сын подобрал собачку у хлебной лавки.  
Она тряслась на снегу, поджимая лапки.  
Он ходил за хлебом, а вернулся с собачкой.  
Мы не сочли его находку удачной.

Но вот она отоспалась у нас, и отъелась,  
и черную спинку выгнула, и залоснилась,  
и сразу ей очень многого захотелось  
из недоступного раньше, что только снилось.

Ей захотелось нежиться в моей постели,  
свежие кучки раскладывать по глади паркета,  
что она и проделывала на деле  
до самого вечера, начиная с рассвета.

У нас был пудель, старый и деликатный, 
интеллигентный, чуждый этих пристрастий 
и победитель конкурсов неоднократный, 
четко означенный в нашем семейном пространстве.

Он пребывал всегда от нее в отдаленье,  
видно, желания сблизиться с ней не имея,  
и эти кучки разглядывал с удивленьем,  
не возмущаясь, конечно, а сожалея.

Пудель благоговел перед выданной пищей —  
эта же, по природе своей по низшей,  
мгновенно разделавшись с доброй порцией корма,  
причитала, что ей недодана законная норма.

Вспомни, собачка, кем ты была и кем стала.  
Да неужели, собачка, этого мало?

Ее обучать чему-нибудь было напрасно,  
выгнать в стужу заново — неблагородно,  
зато общение с ней становилось опасно,  
даже невыносимо (как вам будет угодно).

Она с женой разговаривала подбоченясь, 
в мою тарелку заглядывала за обедом, 
и слышно было, как лязгает ее челюсть, 
когда мы за стол сходились... Но дело не в этом.

Эта девица еще неведомой масти  
стремительно распространялась по всей квартире,  
явно уже не нуждаясь в нашем участье,  
а наши друзья посещенья свои прекратили.

Потому что она начинала биться в припадке,  
и зубки ее погружались в брюки и в пятки,  
а когда они отступали, пятились задом,  
она покрывала их вслед трехэтажным матом.

Вспомни, собачка, кем ты была и кем стала.  
Или тебе, собачка, и этого мало?

Меня всё чаще и чаще спасала рыбалка.  
Жена запиралась на кухне — ее было жалко.

Сын теперь поднимался с постели рано  
и бросался к раскрытому фортепиано: 
собачка не выносила этого звука,  
предпочитая звуки своего круга.

Вот так она разрасталась, она разрасталась,  
становилась всё выше, толще, обретала бессмертье.  
Собачка, что с нами было и что с нами сталось?  
И чем завершатся теперь превращения эти?

И неизвестно, чем кончится это дело,  
словно часы нашей жизни остановились...  
Ты, собачка, добилась всего, чего ты хотела,  
мы тоже, собачка, добились, к чему стремились.

Я не о миске и шерсти на наших лапах,  
не о полдневной пляске и нашем полночном вое...  
Ведь что с нас взять, с таких счастливых и слабых,  
забывающих, собачка, свое былое?

Но покуда еще не познаны тайны природы,  
нам не о чем, собачка, сказать друг другу.  
И все народы одною со мной породы  
лобызают твою тяжелую и шершавую руку.

1 марта 1986

Версия для печати