Булат Окуджава


Арбатское вдохновение, или воспоминания о детстве

Антону

Упрямо я твержу с давнишних пор: 
меня воспитывал арбатский двор, 
все в нем, от подлого до золотого. 
А если иногда я кружева 
накручиваю на свои слова, 
так это от любви. Что в том дурного?

На фоне непросохшего белья 
руины человечьего жилья, 
крутые плечи дворника Алима... 
В Дорогомилово из тьмы Кремля, 
усы прокуренные шевеля, 
мой соплеменник пролетает мимо.

Он маленький, немытый и рябой  
и выглядит растерянным и пьющим, 
но суть его -- пространство и разбой 
в кровавой драке прошлого с грядущим. 
Его клевреты топчутся в крови... 
Так где же почва для твоей любви? -- 
вы спросите с сомненьем, вам присущим.

Что мне сказать? Еще люблю свой двор, 
его убогость и его простор, 
и аромат грошового обеда. 
И льну душой к заветному Кремлю, 
и усача кремлевского люблю, 
и самого себя люблю за это.

Он там сидит, изогнутый в дугу, 
и глину разминает на кругу, 
и проволочку тянет для основы. 
Он лепит, обстоятелен и тих, 
меня, надежды, сверстников моих, 
отечество... И мы на все готовы.

Что мне сказать? На все готов я был. 
Мой страшный век меня почти добил, 
но речь не обо мне -- она о сыне. 
И этот век не менее жесток, 
а между тем насмешлив мой сынок: 
его не облапошить на мякине.

Что мне сказать? Я только лишь пророс. 
Еще далече до военных гроз. 
Еще загадкой манит подворотня. 
Еще я жизнь сверяю по двору, 
и не подозреваю, что умру, 
как в том не сомневаюсь я сегодня.

Еще он, правда, тоже хил и слаб, 
но он страдалец, а не гордый раб, 
небезопасен и небезоружен... 
А глина ведь не вечный матерьял, 
и то, что я когда-то потерял, 
он в воздухе арбатском обнаружил.

1980