Козьма Прутков


Родился в деревне Тентелевой близ Сольвычегодска. Провел всю свою жизнь, кроме годов детства и раннего отрочества, на государственной службе: сначала по военному ведомству, а потом по гражданскому. Начав службу в 1816 году юнкером в одном из лучших гусарских полков в 1923 году он оставил службу и вступил в Пробирную палатку. Начальство отличало и награждало его. Здесь, в этой Палатке, он удостоился получить все гражданские чины, до действительного статского советника со старшинством пятнадцати лет и четырех с половиною месяцев, став (с 1841 года) после двадцатилетнего безукоризненного управления Пробирной Палаткой ее директором и получив за безукоризненную службу свою орден св. Станислава 1-й степени.

Но как бы ни были велики его служебные успехи и достоинства, они одни не доставили бы ему даже сотой доли той славы, какую он приобрел литературного своею деятельностью. Скончался Козьма Петрович Прутков в Санкт-Петербурге, после долгих страданий, на руках нежно любившей его супруги, среди рыдания детей его, родственников и многих ближних, благоговейно теснившихся вокруг страдальческого его ложа...

Козьма Петрович Прутков - вымышленный персонаж, «авторская маска», персонифицированный псевдоним, объединивший ряд сатирико-юмористических произведений А.К. Толстого (1817-1875) и его двоюродных братьев Жемчужниковых — Алексея Михайловича (1821-1908), Владимира Михайловича (1830-1884) и Александра Михайловича (1826-1896). В конце 1840-х годов им часто случалось бывать вместе в столице и в поместьях, и общее их времяпрепровождение было соревнованием в шутовстве и насмешничаньи. Все они были весьма к этому склонны: излюбленным занятием Толстого с конца 1820-х годов было эпистолярное балагурство, Алексей Жемчужников писал комические пьесы для домашнего театра, Владимир выказывал способности пародиста-имитатора, Александр был неистощимым изобретателем головокружительных и рискованных проделок и острословом, сочинителем нелепиц, стилизованных под басни. В этом жанре уже имелась богатая комическая традиция: А.С. Пушкин осмеивал «апологи» И. Дмитриева, И.А. Крылов, поэты-«арзамасцы» и в особенности Вяземский, а позднее и И. Мятлев писали идиотские басни «под Хвостова». Сочинения Александра назывались в своем кругу «глупости Сашинькины», однако летом 1851 несколько таких «глупостей» удостоились одобрения брата Алексея: он доработал их стилистически, присочинил свои в том же роде и предъявил нечто вроде подборки в редакцию «Современника», куда они были вхожи с Владимиром. И.И. Панаева эти шедевры нелепости в басенной форме рассмешили и восхитили, и он опубликовал их уже в ноябрьском номере журнала — правда, без подписи. Другой поклонник из того же круга «Современника», критик А.В. Дружинин, напечатал в январе 1852 в популярнейшем журнале «Библиотека для чтения» пространное шутливое восхваление одной из басен («Кондуктор и тарантул»), обеспечив новоявленному и еще безымянному автору превосходную рекламу.

Жемчужниковы с Толстым решили закрепить успех и пришли, согласно воспоминаниям брата Владимира, «к мысли писать от одного лица, способного во всех родах творчества». Лицо это обозначалось все отчетливее по мере выявления общих и постоянных характерных особенностей их литературной продукции: всяческому осмеянию подвергалась серьезность в обличьи благонамеренности, благонравия и благоразумия, и возносилась, в лучших сатирических традициях, похвала глупости — преимущественно глупости «казенной», чиновной, официозной и не знающей преград. «Эта черта, — вспоминал Алексей Жемчужников, — помогла нам — сперва независимо от нашей воли и вполне непреднамеренно, создать тип… до того казенный, что ни мысли его, ни чувству недоступна никакая… злоба дня, если на нее не обращено внимания с казенной точки зрения. Он потому и смешон, что вполне невинен».

В 1852 возникающий автор стал называться Кузьмой (по имени жемчужниковского камердинера) Прутковым, он получил невысокий, но вполне солидный чин «по министерству финансов», сделавшись директором Пробирной Палатки (таковая действительно имелась, хотя и в другом ведомстве) и обрел две главнейшие черты: полное отсутствие чувства юмора и не ведающее границ усердие («усердие все превозмогает», — гласил один из его афоризмов). К лету 1853 у него накопилось столько сочинений Козьмы Пруткова, что три его «клеврета» (Александр Жемчужников уехал в Оренбург служить чиновником особых поручений) подготовили их собрание, а четвертый брат, Лев Михайлович, даже создал его портрет, который был «нарисован на камне» и отлитографирован в том же 1853 — и немедля запрещен цензором вместе с собранием сочинений: «подозревая, что это насмешка над действительным лицом». «Клевреты» пошли испытанным путем и передали собрание в «Современник». Там для него создали специальное юмористическое приложение «Литературный Ералаш», пять выпусков которого за 1854 содержали «Досуги Кузьмы Пруткова» (по-видимому, с оглядкой на «Мои безделки» Н.М. Карамзина). К умножившимся басням прибавились эпиграммы и стихотворные сочинения, где автор якобы «подражает», а на деле с дурашливой серьезностью передразнивает певцов античности Н. Щербину, А. Майкова, А. Фета, модные «гейнеобразные» стихи, балладный склад В. Жуковского и экзотику А. Плещеева, поэтическое самолюбование В. Бенедиктова и в особенности патриотичных поэтов из журнала «Москвитянин» — А. Хомякова и А. Григорьева. Эти комплексно-пародические произведения вовсе не метят в пародируемых поэтов («Я совсем не пишу пародий! Я никогда не писал пародий!» — возмущался Козьма Прутков в отповеди критику), а скорее вырисовывают и дополняют красками образ их создателя. Той же цели служат ставшие знаменитыми «Мысли и афоризмы», пьеска из великосветской жизни «Блонды и Гисторические материалы» Федота Кузьмича Пруткова (деда): каким-то образом оказалось — и впоследствии подтвердилось, — что произведения родственников «Главного автора» вполне идут к делу и естественно дополняют канон его сочинений.

Литературная деятельность «клевретов» Козьмы Пруткова, резко осужденная в журналах «Пантеон», «Библиотека для чтения», «Москвитянин» и газете «Санкт-Петербургские ведомости», была прервана Крымской войной и изменила характер в предреформенные годы, однако в 1860 о «забытом гении» вспомнил новый распорядитель сатирического отдела «Современника» Н.А. Добролюбов: в приложении «Свисток» были опубликованы стихотворные дополнения к «Досугам» и «превосходное сочинение» Пруткова-отца, оперетта «Черепослов, сиречь Френолог», а в журнале «Искра» — дополнительные «Мысли и афоризмы» и анекдоты «Из записок моего деда». Это было немногим более чем оживление имени, и этим оживлением воспользовались мелкие литераторы-разночинцы, принявшиеся в «Искре» и журнальчике «Развлечение» взапуски обличительствовать и ерничать «под Пруткова». Использовал эту возможность и Александр Жемчужников, напечатавший там не одобренные прутковским триумвиратом «сашинькины глупости» и комедию «Любовь и Силин», впоследствии одобренную и доработанную. Все это смещало и замутняло прутковский образ, и «три его присных или клевретов» (В. Жемчужников) сочли за благо покончить с жизнью своего автора, напечатав в 1863 в «Современнике» «Краткий некролог» и два посмертные произведения Кузьмы Петровича Пруткова. Он обрел наконец не только отчество, но и вехи жизненного пути: родился 11 апреля 1801 «недалеко от Сольвычегодска, в деревне Тентелевой», умер 13 января 1863 в Санкт-Петербурге (Козьмою он стал лишь в 1876 — об этом позаботился проказливый брат Александр). Посмертными произведениями Козьмы Пруткова были почти щедринский «Проект: о введении единомыслия в России», сочиненный братом Владимиром, и «естественно-разговорное представление» «Опрометчивый турка, или: Приятно ли быть внуком», по-видимому принадлежащее перу Толстого, передразнивавшего манеру реалистической драматургии 1850-1860-х годов. В «представлении» участвовали персонажи сочиненного им еще в 1850 при участии брата Алексея водевиля «Фантазия», подписанного «Y и Z», поставленного лишь один раз, освистанного публикой, охаянного журналистами и удостоившегося высочайшего неодобрения Николая I. «Фантазию» попробовали опубликовать как новое посмертное сочинение Козьмы Пруткова, приобщив к ней осмеяние деятельности «министерства плодородия» и тайной полиции — «драму из французской современной жизни» «Торжество добродетели», явно предвосхищающую будущую сатиру Толстого «Сон Попова». Однако эти попытки решительно пресекла цензура, и Козьма Прутков «сделался совершенно легендарным» (А.В. Амфитеатров) на двадцать лет, чему вовсе не помешала шальная публикация в «Санкт-Петербургских ведомостях» (1876) фельетона брата Александра (ставшего к тому времени виленским губернатором) «С того света», где дух Козьмы Петровича Пруткова разглагольствовал на спиритическом сеансе.

Брат Владимир этот фельетон отверг как написанный «просто для шутки и заработка», но еще раз задумался о создании прутковского канона и подготовил к 1884 «Полное собрание сочинений», включавшее творения трех поколений Прутковых. К тому времени возникло из небытия и четвертое: в 1860-1870-х годов Толстой сочинил блистательные «Военные афоризмы Пруткова-сына», но их напечатание по цензурным обстоятельствам отложилось до 1922. Корректура забракованной цензурой драмы «Торжество добродетели» случайно отыскалась в ведомственных архивах лишь в 1959. В собрание 1884 В. Жемчужников включил «Фантазию» и замечательно «опрутковил» ее, слив цензурную правку с текстом пьесы и тем самым продублировав автора в его почти зеркальном отражении. Издатель «Полного собрания», хозяин журнала «Вестник Европы» М.М. Стасюлевич рискнул напечатать лишь несколько сот экземпляров книги, встреченной резчайшими отповедями передовой общественности в журналах «Отечественные записки» и «Дело». Создания прутковского семейства были расценены как пустячное балагурство: «тяжелое недоумение» критиков «сменяется грустью» по поводу «неверного представления авторов о литературном значении их произведений», ибо «каламбурист и бонмотист настолько же ниже эпиграмматиста, насколько последний ниже сатирика». Лишь рецензент «Нового времени» В. Буренин взял Козьму Пруткова под защиту и разглядел в реакции народнических блюстителей порядка в литературе «казенный либерализм», чванное отсутствие чувства юмора, а также «тупость и литературное и эстетическое невежество», т. е. опять-таки зеркальное отражение прутковского восприятия мира. Читатели постепенно оценили «Полное собрание» как существенное прибавление к русской классической литературе 19 в.: в 1884-1916 оно было опубликовано двенадцатью изданиями и расходилось все возраставшими тиражами. Респектабельность автора была заверена статьей ведущего русского философа и критика В.С. Соловьева в «Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона», где творчество Козьмы Пруткова было названо «единственным в своем роде литературным явлением».

Канон собрания прутковских сочинений окончательно определился в советское время стараниями таких исследователей, как П.Н. Берков, Л.Б. Модзалевский, Ю.Г. Оксман и др. С конца 1920-х годов до начала 1950-х годов Козьма Прутков почти не издавался, с начала 1960-х годов стереотипные издания его собрания сочинений могут считаться достаточно полными.



АКВИЛОН

БЕЗВЫХОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

БЛЕСТКИ ВО ТЬМЕ

В АЛЬБОМ N.N.

В АЛЬБОМ КРАСИВОЙ ЧУЖЕСТРАНКЕ

ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ КРОНШТАДТА

ВЫДЕРЖКИ ИЗ МОЕГО ДНЕВНИКА В ДЕРЕВНЕ

ДОБЛЕСТНЫЕ СТУДИОЗУСЫ

ДРЕВНЕЙ ГРЕЧЕСКОЙ СТАРУХЕ

ДРЕВНИЙ ПЛАСТИЧЕСКИЙ ГРЕК

ЖЕЛАНИЕ БЫТЬ ИСПАНЦЕМ

ЖЕЛАНИЯ ПОЭТА

ЗВЕЗДА И БРЮХО

К ДРУЗЬЯМ ПОСЛЕ ЖЕНИТЬБЫ

К МЕСТУ ПЕЧАТИ

К ТОЛПЕ

КАТЕРИНА

КОНДУКТОР И ТАРАНТУЛ

МОЕ ВДОХНОВЕНИЕ

МОЙ ПОРТРЕТ

МОЙ СОН

НА ВЗМОРЬЕ

НЕЗАБУДКИ И ЗАПЯТКИ

НЕМЕЦКАЯ БАЛЛАДА

НОВОГРЕЧЕСКАЯ ПЕСНЬ

ОСАДА ПАМБЫ

ОСЕНЬ

ОТ КОЗЬМЫ ПРУТКОВА К ЧИТАТЕЛЮ

ОТРЫВОК ИЗ ПОЭМЫ «МЕДИК» (ЛУКАВЫЙ ВРАЧ...)

ПАМЯТЬ ПРОШЛОГО

ПАСТУХ, МОЛОКО И ЧИТАТЕЛЬ

ПЕРЕД МОРЕМ ЖИТЕЙСКИМ

ПИСЬМО ИЗ КОРИНФА

ПОЕЗДКА В КРОНШТАДТ

ПОМЕЩИК И САДОВНИК

ПОМЕЩИК И ТРАВА

ПРЕДСМЕРТНОЕ

ПРОСТУДА

ПУТНИК

ПЯТКИ НЕКСТАТИ

РАЗНИЦА ВКУСОВ

РАЗОЧАРОВАНИЕ

РОДНОЕ

РОМАНС (НА МЯГКОЙ КРОВАТИ...)

СВЯЩЕННИК И ГУМИЛАСТИК

Сестру задев случайно шпорой

СТАН И ГОЛОС

ФИЛОСОФ В БАНЕ

ЦАПЛЯ И БЕГОВЫЕ ДРОЖКИ

ЧЕРВЯК И ПОПАДЬЯ

ЧЕСТОЛЮБИЕ

ЧИНОВНИК И КУРИЦА

ШЕЯ

ЭПИГРАММА I (ВЫ ЛЮБИТЕ ЛИ СЫР...)

ЭПИГРАММА III (ПИЯ ДУШИСТЫЙ СОК ЦВЕТОЧКА...)

ЭПИГРАММА NO.11 (МНЕ, В РАЗМЫШЛЕНИИ...)

ЮНКЕР ШМИДТ

Я встал однажды рано утром