Михаил Кузмин

 

 

Зеркальным золотом вращаясь

Зеркальным золотом вращаясь
в пересечении лучей,
(Лицо, лицо, лицо!..)
стоит за царскими вратами
невыносимый и ничей!

В осиной талии Сиама
искривленно качнулся Крит
(Лицо, лицо, лицо!..)
В сети сферических сияний
неугасаемо горит.

Если закрыть лицо покрывалом плотным,
прожжется шитье тем же ликом.
Заточить в горницу без дверей и окон,
с вращающимся потолком и черным ладаном,
в тайную и страшную молельню, —
вылезет лицо наружу плесенью,
обугленным и священным знаком.
Со дна моря подымется невиданной водорослью,
из могилы прорастет анемонами,
лиловым, томным огнем
замреет с бездонных болот…

Турин, Турин,
блаженный город,
в куске полотна
химическое богословье
хранящий,
радуйся ныне и присно!

Турманом голубь: «Турин!» — кричит,
Потоком По-река посреди кипит,
Солдатская стоянка окаменела навек,
Я — город и стены, жив человек!
Из ризницы тесной хитон несу,
Самого Господа Господом спасу!

Не потопишь,
не зароешь,
не запрешь,
не сожжешь,
не вырубишь,
не вымолишь
своего лица,
бедный царек,
как сам изрек!

В бездумные, легкие, птичьи дни — выступало.
Когда воли смертельной загорались огни —
выступало.
Когда голы мы были, как осенние пни, —
выступало.
Когда жалкая воля шептала: «распни!» —
выступало.

Отчалил золотой апрель
на чайных парусах чудесных, —
дух травяной, ветровый хмель,
расплавы янтарей небесных!
Ручьи рокочут веселей,
а сердце бьется и боится:
все чище, девственней, белей
таинственная плащаница.

Открываю руки,
открываю сердце,
задерживаю дыханье,
глаза перемещаю в грудь,
желанье — в голову,
способность двигаться — в уши,
слух — в ноги,
пугаю небо,
жду чуда,
не дышу….
Еще, еще….

Кровь запела густо и внятно:
«Увидишь опять вещие пятна».