Он был из тех, на ком лежит печатьОн был из тех, на ком лежит печать Непогасимо-яркого страданья, Кто должен проклинать или молчать, Когда звучат аккорды мирозданья.
Средь ликов, где прозрачен каждый взгляд, Средь ангелов, поющих светлым хором, И вторящих свой вечный «Свят, свят, свят», — Он вспыхнул бы и гневом, и укором.
Нет, в нем сверкал иной зловещий свет, Как факел он горел на мрачном пире: Где есть печаль, где стон, там правды нет, Хотя бы красота дышала в мире. «Ответа — сердцу, сердцу моему!» Молил он, задыхаясь от страданья, И демоны являлися к нему, Чтоб говорить о тайнах мирозданья.
Он проклял Мир, и вечно-одинок, Замкнул в душе глубокие печали, Но в песнях он их выразить не мог, Хоть песни победительно звучали.
И полюбил он в Мире только то, Что замерло в отчаяньи молчанья: Вершины гор, где не дышал никто, Безбрежность волшебства их без названья.
Ночных светил неговорящий свет, И между них, с их правильным узором, Падение стремительных комет, Провал ночей, пронзенный метеором.
Все то, что, молча, выносив свой гнет, Внезапной бурей грянет в миг единый, Как чистый снег заоблачных высот Стремится вниз — губительной лавиной.
|