Он сказал: — Прощайте, дорогая!Он сказал: — Прощайте, дорогая! Я, должно быть, больше не приду. По аллее я пошла, не зная, В Летнем я саду или аду.
Тихо. Пусто. Заперты ворота. Но зачем идти теперь домой? По аллее черной белый кто-то Бродит, спотыкаясь, как слепой.
Вот подходит ближе. Стала рядом Статуя, сверкая при луне, На меня взглянула белым взглядом, Голосом глухим сказала мне:
— Хочешь, поменяемся с тобою? Мраморное сердце не болит. Мраморной ты станешь, я — живою, Стань сюда. Возьми мой лук и щит.
— Хорошо, — покорно я сказала, — вот мое пальто и башмачки. Статуя меня поцеловала, Я взглянула в белые зрачки.
Губы шевелиться перестали, И в груди я слышу теплый стук. Я стою на белом пьедестале, Щит в руках, и за плечами лук.
Кто же я? Диана иль Паллада? Белая в сиянии луны, Я теперь — и этому я рада — Видеть буду мраморные сны.
Утро… С молоком проходят бабы, От осенних листьев ветер бур. Звон трамваев. Дождь косой и слабый. И такой обычный Петербург.
Господи! И вдруг мне стало ясно — Я его не в силах разлюбить. Мраморною стала я напрасно — Мрамор будет дольше сердца жить. А она уходит, напевая, В рыжем, клетчатом пальто моем. Я стою холодная, нагая Под осенним ветром и дождем.
1922
|