АРХИВ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ            




 

 

Пастернак Борис

 

 

Зарево

Из неоконченной поэмы

Вступление 

		1 

Нас время балует победами, 
И вещи каждую минуту 
Все сказочнее и неведомей 
В зеленом зареве салюта. 

Все смотрят, как ракета, падая, 
Ударится о мостовую, 
За холостою канонадою 
Припоминая боевую. 

На улице светло, как в храмине, 
И вид ее неузнаваем. 
Мы от толпы в ракетном пламени 
Горящих глаз не отрываем. 

		2 

В пути из армии, нечаянно 
На это зарево наехав, 
Встречает кто-нибудь окраину 
В блистании своих успехов. 

Он сходит у опушки рощицы, 
Где в черном кружеве, узорясь, 
Ночное зарево полощется 
Сквозь веток реденькую прорезь. 

И он сухой листвою шествует 
На пункт проверочно-контрольный 
Узнать, какую новость чествуют 
Зарницами первопрестольной. 

Там называют операцию, 
Которой он и сам участник, 
И он столбом иллюминации 
Пленяется, как третьеклассник. 

		3 

И вдруг его машина портится, 
Опять с педалями нет сладу. 
Ругаясь, как казак на Хортице, 
Он ходит, чтоб унять досаду. 

И он отходит к ветлам, стелющим 
Вдоль по лугу холсты тумана, 
И остается перед зрелищем, 
Прикованный красой нежданной. 

Болотной непроглядной гущею 
Чернеют заросли заречья, 
И город, яркий, как грядущее, 
Вздымается из тьмы навстречу. 

		4 

Он думает: «Я в нем изведаю, 
Что и не снилось мне доселе, 
Что я купил в крови победою 
И видел в смотровые щели. 

Мы на словах не остановимся, 
Но, точно в сновиденьи вещем, 
Еще привольнее отстроимся 
И лучше прежнего заблещем». 

Пока мечтами горделивыми 
Он залетает в край бессонный, 
Его протяжно, с перерывами 
Зовет с дороги рев клаксона. 

Глава первая

		1 

В искатели благополучия 
Писатель в старину не метил. 
Его герой болел падучею, 
Горел и был страданьем светел. 

Мне думается, не прикрашивай 
Мы самых безобидных мыслей, 
Писали б, с позволенья вашего, 
И мы, как Хемингуэй и Пристли. 

Я тьму бумаги перепачкаю 
И пропасть краски перемажу, 
Покамест доберусь раскачкою 
До истинного персонажа. 

Зато без всякой аллегории 
Он — зарево в моем заглавьи, 
Стрелок, как в песнях Черногории, 
И служит в младшем комсоставе. 

		2 

Все было громко, неожиданно, 
И спор горяч, и чувства пылки, 
И все замолкло, все раскидано. 
Супруги спят. Блестят бутылки. 

С ней вышел кто-то в куртке хромовой. 
Она смутилась: «Ты, Володя? 
Я только выпущу знакомого». 
— А дети где? — «На огороде. 

Я их тащу домой, — противятся». 
— Кого ты это принимала? 
— «Делец. Приятель сослуживицы. 
Достал мне соды и крахмалу. 

Да, подвигам твоим пред родиной 
Здесь все наперечет дивятся. 
Все говорят: звезда Володина 
Уже не будет затмеваться. 

Особенно с губою заячьей 
Пристал как банный лист поганый: 
— Вы заживете припеваючи...»
— Повесь мне полотенце в ванну. 

		3 

Ничем душа не озадачена 
Его дрожащей половины. 
Набит нехитрой всякой всячиной, 
Как прежде, ум ее невинный. 

Обыкновенно напомадится, 
Табак, цыганщина и гости. 
Как лямка, тяжкая нескладится, 
И дети бедные в коросте. 

А он не вор и не пропойца, 
Был ранен, захватил трофеи... 
И он, раздевшись, жадно моется 
И мылит голову и шею. 

		4 

Ах это своеволье Катино! 
Когда ни вспомнишь, перепалка 
Из-за какой-нибудь пошлятины. 
Уйти — детей несчастных жалко. 

Детей несчастных и племянницу. 
Остаться — обстановка давит. 
Но если с ней он и расстанется, 
Детей в обиде не оставит. 

Он надышался смертью, порохом, 
Борьбой, опасностями, риском 
И стал чужой мышиным шорохам 
И треснувшим горшкам и мискам. 

Он не изменит жизни воина, 
Бесстрашью братии бродячей, 
Лесам, стоянке неустроенной, 
Боям, поступкам наудачу! 

А горизонты с перспективами! 
А новизна народной роли! 
А вдаль летящее прорывами 
И победившее раздолье! 

А час, пробивший пред неметчиной, 
И внятно — за морем и дома 
Всем человечеством замеченный 
Час векового перелома! 

Ай время! Ай да мы! Подите-ка 
Считали: рохли, разгильдяи. 
Да это ж сон, а не политика! 
Вот вам и рохли! Поздравляю. 

Большое море взбаламучено! 
И, видя, что белье закапал, 
Он все не попадает в брючину 
И, крякнув, ставит ногу на пол. 

		5 

«Дай мне уснуть. Не разговаривай. 
Нельзя ли, право, понормальней». 
Он видит сон. Лесное зарево 
С горы заглядывает в спальню. 

Он спит, и зубы сжаты в скрежете. 
Он стонет. У него диалог 
С какой-то придорожной нежитью 
Его двойник смешон и жалок. 

«Вам не до нас, такому соколу. 
В честь вас пускают фейерверки. 
Хоть я все время терся около, 
Нас не видать, мы недомерки. 

Не пью и табаку не нюхаю, 
Но, выпив на поминках тети, 
Ползу домой чуть-чуть под мухою. 
Прошу простить. Не подвезете? 

Над рощей буквы трехаршинные 
Зовут к далеким идеалам. 
Вам что, вы со своей машиною, 
А пехтурою, пешедралом? 

За полосатой перекладиной, 
Где предъявляются бумаги, 
Прогалина и дачка дядина. 
Свой огород, грибы в овраге. 

Мой дядя жертва беззакония, 
Как все порядочные люди. 
В лесу их целая колония, 
А в чем ошибка правосудья? 

У нас ни ведер, ни учебников, 
А плохи прачки, педагоги. 
С нас спрашивают, как с волшебников, 
А разве служащие — боги?» 

— Да, боги, боги, слякоть клейкая, 
Да, либо боги, либо плесень. 
Не пользуйся своей лазейкою, 
Не пой мне больше старых песен. 

Нытьем меня своим пресытили, 
Ужасное однообразье. 
Пройди при жизни в победители 
И вою ей диктуй в приказе. 

Вертясь, как бес перед заутреней, 
Перед душою сердобольной, 
Ты подменял мой голос внутренний. 
Я больше не хочу. Довольно. 

		6 

«Володя, ты покрыт испариной. 
Ты стонешь. У тебя удушье?» 
— Во сне мне новое подарено, 
И это к лучшему, Катюша. 

Давай не будем больше ссориться. 
И вспомним, если в стенах этих 
Оно когда-нибудь повторится, 
О нашем будущем и детях. — 

Из кухни вид. Оконце узкое 
За занавескою в оборках, 
И ходики, и утро русское 
На русских гордских задворках. 

И золотая червоточина 
На листьях осени горбатой, 
И угол, бомбой развороченный, 
Где лазали его ребята. 

Версия для печати