Пастернак Борис

 

 

Сон в летнюю ночь

Пять стихотворений

		1 

Крупный разговор. Еще не запирали, 
Вдруг как: моментально вон отсюда! — 
Сбитая прическа, туча препирательств, 
И сплошной поток шопеновских этюдов. 

Вряд ли, гений, ты распределяешь кету 
В белом доме против кооператива, 
Что хвосты луны стоят до края света 
Чередой ночных садов без перерыва. 

1918

		2 

Все утро с девяти до двух 
Из сада шел томящий дух 
Озона, змей и розмарина, 
И олеандры разморило. 

Синеет белый мезонин. 
На мызе — сон, кругом — безлюдье. 
Седой малинник, а за ним 
Лиловый грунт его прелюдий. 

Кому ужонок прошипел? 
Кому прощально машет розан? 
Опять депешею Шопен 
К балладе страждущей отозван. 

Когда ее не излечить, 
Все лето будет в дифтерите. 
Сейчас ли, черные ключи, 
Иль позже кровь нам отворить ей? 

Прикосновение руки — 
И полвселенной — в изоляции, 
И там плантации пылятся 
И душно дышат табаки. 

1918 

		3 

Пианисту понятно шнырянье ветошниц 
С косыми крюками обвалов в плечах. 
Одно прозябанье корзины и крошки 
И крышки раскрытых роялей влачат. 

По стройкам таскавшись с толпою тряпичниц 
И клад этот где-то на свалках сыскав,
Он вешает облако бури кирпичной, 
Как робу на вешалку на лето в шкаф. 

И тянется, как за походною флягой, 
Военную карту грозы расстелив, 
К роялю, обычно обильному влагой 
Огромного душного лета столиц. 

Когда, подоспевши совсем незаметно, 
Сгорая от жажды, гроза четырьмя 
Прыжками бросается к бочкам с цементом, 
Дрожащими лапами ливня гремя. 

1921

		4 

Я вишу на пере у творца 
Крупной каплей лилового лоска. 

Под домами — загадки канав. 
Шибко воздух ли соткой и коксом 
По вокзалам дышал и зажегся, 
Но, едва лишь зарю доконав, 
Снова розова ночь, как она, 
И забор поражен парадоксом. 

И бормочет: прерви до утра 
Этих сохлых белил колебанье. 
Грунт убит и червив до нутра, 
Эхо чутко, как шар в кегельбане. 

Вешний ветер, шевьот и грязца, 
И гвоздильных застав отголоски, 
И на утренней терке торца 
От зари, как от хренной полоски, 

Проступают отчетливо слезки. 
Я креплюсь на пере у творца 
Терпкой каплей густого свинца. 

1922

		5 

Пей и пиши, непрерывным патрулем 
Ламп керосиновых подкарауленный 
С улиц, гуляющих под руку в июле 
С кружкою пива, тобою пригубленной. 

Зеленоглазая жажда гигантов! 
Тополь столы осыпает пикулями, 
Шпанкой, шиповником — тише, не гамьте! — 
Шепчут и шепчут пивца загогулины. 

Бурная кружка с трехгорным Рембрандтом! 
Спертость предгрозья тебя не испортила. 
Ночью быть буре. Виденья, обратно! 
Память, труби отступленье к портерной! 

Век мой безумный, когда образумлю 
Темп потемнелый былого бездонного? 
Глуби Мазурских озер не разуют 
В сон погруженных горнистов Самсонова. 

После в Москве мотоцикл тараторил, 
Громкий до звезд, как второе пришествие. 
Это был мор. Это был мораторий 
Страшных судов, не съезжавшихся к сессии.