Пастернак Борис

 

 

Десятелетье песни

(Отрывок)

Усыпляя, влачась и сплющивая 
Плащи тополей и стоков, 
Тревога подула с грядущего, 
Как с юга дует сирокко. 

Швыряя шафранные факелы 
С дворцовых пьедесталов, 
Она горящею паклею 
Седое ненастье хлестала. 

Тому грядущему, быть ему 
Или не быть ему? 
Но медных макбетовых ведьм в дыму — 
Видимо-невидимо. 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 

Глушь доводила до бесчувствия 
Дворы, дворы, дворы. . . И с них, 
С их глухоты с их захолустья, 
Завязывалась ночь портних 
(Иных и настоящих), прачек, 
И спертых воплей караул, 
Когда — с Канатчиковой дачи 
Декабрь веревки вил, канатчик, 
Из тел, и руки в дуги гнул, 
Середь двора; когда посул 
Свобод прошел, и в стане стачек 
Стоял годами говор дул. 

Снег тек с расстегнутых енотов, 
С подмокших, слипшихся лисиц 
На лед оконных переплетов 
И часто на плечи жилиц. 

Тупик, спускаясь, вел к реке, 
И часто на одном коньке 
К реке спускался вне себя 
От счастья, что и он, дробя 
Кавалерийским следом лед, 
Как парные коньки, несет 
К реке, — счастливый карапуз, 
Счастливый тем, что лоск рейтуз 
Приводит в ужас все вокруг, 
Что все — таинственность, испуг, 
И сокровенье, — и что там, 
На старом месте старый шрам 
Ноябрьских туч; что, приложив 
К устам свой палец, полужив, 
Стоит знакомый небосклон, 
И тем, что за ночь вырос он. 
В те дни, как от побоев слабый, 
Пал на землю тупик. Исчез, 
Сумел исчезнуть от масштаба 
Разбастовавшихся небес. 

Стояли тучи под ружьем 
И, как в казармах батальоны, 
Команды ждали. Нипочем 
Стесненной стуже были стоны. 

Любила снег ласкать пальба, 
И улицы обыкновенно 
Невинны были, как мольба, 
Как святость — неприкосновенны. 
Кавалерийские следы 
Дробили льды. И эти льды 
Перестилались снежным слоем, 
И вечной памятью героям 
Стоял декабрь. Ряды окон, 
Не освещенных в поздний час, 
Имели вид сплошных попон 
С прорезами для конских глаз.